Некрофил
|
Ладно, пусть разговор будет содержательным. Вот текст (перепечатываю с книги, поэтому могут встретиться очепятки):
- За что тебя взяли? - спросил Уинстон.
- За преступное мышление! - чуть ли не рыдая, ответил Парсонс. В голосе звучало и полное признание вины, и ужас, что это слово может относиться к нему. Он верил и не верил, что это случилось. Он остановился напротив Уинстона и принялся ему плакаться: - Как думаешь, они расстреляют меня, старина? Но они ведь не могут расстрелять, если человек не сделал ничего плохого - только подумал? Ведь мыслям не прикажешь. Нет, я знаю, они во всём внимательно разберутся. Уверен, что это так! Они ведь знакомы с моей характеристикой, правда? Ты же знаешь, какой я парень! По-своему неплохой парень. Не слишком умный, конечно, но ведь старательный. Я изо всех сил старался и для Партии делал всё, не так ли? Мне дадут не больше пяти лет, ведь правда? Или десять? Малый вроде меня принесёт пользу и в лагере. Не расстреляют же меня за то, что только раз сошёл с рельсов?
- Ты действительно виноват? - спросил Уинстон.
- Конечно, виноват! - заорал Парсонс, подобострастно глядя на монитор. - Ты что думаешь, что Партия может арестовать невинного? А? - Его лягушачье лицо стало спокойным и даже просветлело от ханжества. - Преступное мышление - страшная вещь, старина, - сказал он поучительно. - Оно может подкараулить любого, может овладеть тобой, а ты и не заметишь. Кстати, знаешь, как оно обнаружилось во мне? Во сне! Да-да! Факт! Жил себе и жил, работал на износ, делал своё дело и не подозревал, что в голове завелась эта дурь. А потом начал вдруг говорить во сне. И знаешь что сказал? - Он понизил голос, как будто ему надо, в чисто медицинских целях, произнести нечто неприличное. - Долой Большого Брата! Да, я именно это сказал, и, говорят, несколько раз. Между нами, старина, я рад, что они взяли меня сразу, пока я ещё чего-нибудь не наговорил. Знаешь, что я скажу, когда меня приведут в трибунал? Я скажу: "Спасибо!" Я скажу им: "Спасибо, что вы спасли меня, пока не поздно".
- Кто же донёс на тебя? - спросил Уинстон.
- Кто? Моя малышка, - ответил Парсонс с оттенком суровой гордости. - Она подслушала через замочную скважину. Услышала, что я говорю, и наутро стукнула патрулям. Не глупо для семилетней девчушки, а? Нет-нет, я не держу на неё зла. Я горжусь ею. Разве это не лучшее доказательство, что я воспитал её правильно?
Он нервно заметался по камере, кидая долгие взгляды на парашу. Затем проворно стянул свои шорты.
- Извини, старина, - бросил он. - Не могу больше. Это от волнения.
Он плюхнулся огромной задницей на парашу. Уинстон закрыл лицо руками.
- Смит! - закричал голос их монитора. - Номер 6079, Смит У.! Убрать руки с лица. Не закрывать лицо в камере!
Ну как? А вот ещё:
- А ты человек?
- Да.
- Если ты человек, Уинстон, то - последний человек. Твой род вымер. А наследники - мы. Ты хоть понимаешь, что один? Ты вне истории, ты не существуешь. - Его тон опять изменился, и он спросил уже резко: - Разумеется, себя ты в моральном отношении считаешь, конечно, выше нас, лживых и жестоких?
- Да, я считаю, что я выше вас.
О'Брайен замолчал. Вместо его голоса Уинстон слышал разговор двух людей, в одном их которых узнал себя. Это была звукозапись его беседы с О'Брайеном в тот вечер, когда он вступал в Братство. Уинстон слышал, как обещал лгать, воровать, убивать, поощрять наркоманию и проституцию, распространять венерические болезни и плеснуть, если потребуется, в лицо ребёнку серной кислотой. О'Брайен нетерпеливо махнул рукой, как будто хотел сказать, что не стоилои напоминать. Он повернул выключатель - голоса смолкли.
- Вставай! - приказал он.
Пристяжные ремни вдруг ослабли. Уинстон сполз на пол и с трудом встал на ноги.
- Ты последний человек на Земле, - повторил О'Брайен. - Ты - хранитель человеческого духа. Сейчас ты увидишь, что представляешь из себя. Раздевайся.
Уинстон развяза бечёвку, поддерживающую комбинезон. Застёжку-молнию давно уже выдрали. Он не помнил, снимал ли хоть раз одежду после ареста. Под комбинезоном оказались грязные желтоватые тряпки - всё, что осталось от нижнего белья. Обрывки, повисшие вокруг тела. Когда он сбросил их с себя, то в дальнем конце комнаты увидел трёхстворчатое зеркало. Он двинулся к нему и встал как вкопанный. Невольный крик вырвался из его груди.
- Давай-давай, - приказал О'Брайен. Встань между створками. Увидишь себя и сбоку.
Уинстон остановился, потому что был действительно испуган. Сгорбленный серый скелет отражался в стекле и шёл ему навстречу. сам вид его внушал ужас, не говоря уже о том, что скелет этот - Уинстон понимал - не чей-нибудь, а его. Он подошёл ближе. Череп урода в зеркале непомерно выдавался вперёд, потому что тело сгорбилось. На Уинстона глядело лицо арестанта - большой лоб, переходящий в лысину, заострившийся нос, запавшие щёки, дикие, настороженные глаза. Морщины избороздили лицо, рот ввалился. Несомненно, это был он, но странно, он гораздо сильнее изменился внешне, чем внутренне. Следы страданий, отразившиеся на лице, отличались от того, что он чувствовал. У него появилась лысина. Сначала ему показалось, что он просто поседел, на самом деле это лысина была безжизненного, сероватого цвета. Всё тело, кроме рук и лица, было таким, в него въелась застарелая грязь. Сквозь слой её проступали рубцы шрамов, а варикозная язва на ноге распухла и шелушилась. Больше всего страшила худоба. Грудь высохла, как у скелета, ноги исхудали до того, что колени выглядели толще бёдер. Теперь только он сообразил, зачем О'Брайену понадобилось, чтобы он увидел себя сбоку. Изгиб позвоночника стал странным, худые плечи выпирали вперёд, грудная клетка провалилась, а тощая шея сгибалась под грузом черепа. Это было тело 60-летнего старца, страдающего к тому же какой-то неизлечимой болезнью.
- Ты ведь думал порой, - сказал О'Брайен, - что моё лицо, лицо члена Внутренней Партии, выглядит старым и усталым. Что скажешь теперь о собственном лице?
Он схватил Уинстона за плечи развернул его к себе.
- Посмотри, во что ты превратился, - продолжал он. - Взгляни на слой грязи на своём теле. А чернота между пальцами ног? А знаешь, от тебя воняет, как от козла? Возможно, ты этого уже не замечаешь. А истощённость? Ты видишь, какой ты стал худой? Я могу легко охватить твой бицепс двумя пальцами. Я, как морковку, могу перебить твою шею. Знаешь, с тех пор, как ты попал к нам, ты потерял 25 килограммов веса? У тебя даже волосы выпадают, причём пучками. Смотри! - Он запустил руку в остатки волос Уинстона и выдернул клок. - Видал? А теперь открой рот. Осталось - девять, десять, одиннадцать зубов. А сколько их было, когда ты попал к нам? Да и те, что остелись ещё, выпадают. Смотри!
Он схватил один из уцелевших зубов Уинстона. Челюсть пронзила боль. О'Брайен с корнем выдернул зуб и швырнул его через камеру.
- Ты гниёшь заживо, - подытожил он, - ты разваливаешься на части. Что ты теперь есть? Мешок с дерьмом! Повернись, взгляни на себя ешё раз. Что за существо смотрит на тебя?Ты действительно последний человек. И если ты человек, то перед тобой - человечество.
Вот те отрывки, что я хотел вам показать. Есть, конечно, ещё, но поверьте - я уже не в силах писать. Хотел чуть-чуть, а наваял такое...
|
. Интересно аж стало... Что там в этом "1984"???
. Если ты не можешь определиться с тем, почему "1984" так тебя напугал, то я здесь бессилен. Если уж тов. Оруэлл не справился ...
