Камрады, рассказы каких писателей вам нравятся?
Мне очень нравится Чехов, О.Генри, Шекли. Причем, что странно, "большие" произведения этих писателей мне как-то не очень. А рассказы - обожаю.

из прочитанного - из рассказов (за года 2-3 последних) - михаил веллер.
причем, его "крупное" произведение - "про жизнь" - скучное общее место. но, как ни странно, он с ним носится, как дурак с писаной торбой, и везде выступает... а рассказы хорошие

Мой любимые рассказы - "Малшык у Христа на ёлке" Достоевского и "Девочка со спичками"Андерсона

А я вот тут недавно Виктора Конецкого прочитал рассказик.
"Артист" называется.

Некогда я жил в одном доме с известным артистом театра и
кино Олегом... Фамилию любимого прототипа сохраняешь в рукописи
до самого наборного предела с какой-то маниакальностью -- все с
ней не расстаться...
Какую же ему дать фамилию? Буду старомодным: Эн.
Артист Олег Эн.
По прямой между нашими квартирами было метров двадцать:
через этаж и лестничную площадку.
Эн только что счастливо женился. Тещу называл Старшая
кенгуру, жену -- Младшая кенгуру. Ни та ни другая не обижались,
даже радовались, когда он их так называл. Ничего особенного.
Мне, например, встретилась на жизненном пути женщина, которая
любила, чтобы я называл ее Собакой. Она вечно повторяла слова
великого Павлова: "Человек стал Человеком благодаря Собаке". И
это была моя мама.
Происходил Олег из пригородно-футбольно-хулиганистого
сословия послевоенных мальчишек. И в подпитии он старался
избегать близких контактов с кенгуру, находя приют у меня.
Находил этот приют Олег в полном смысле слова явочным
путем. Время года, день недели, время суток для него
существенного значения не имели. Обычно я от души радовался
неожиданной явке артиста, ибо выпивка -- штука заразительная, и
составлял ему компанию. Иногда, как в тот раз, составить не мог
по причине срочной работы: писал о своем отношении к проблеме
машинизации совести до двух ночи, потом принял димедрол с
радедормом и еще каким-то дерьмом.
В половине третьего раздался жутковатый по бесшабашной
наглости и бесовской веселости звонок. Я добрался до двери. На
пороге возник элегантный, пластичный, артистичный Эн:
-- Т-сс! Главное -- тихо! Сумчатые не дремлют! Дай
чего-нибудь выпить и увидишь замечательное кино... Не бойся:
короткометражку! Только что где-то слышал сценарий, -- сказал
он, вешая пальто на электросчетчик в передней.
Я повел его в кухню. Было ясно, что выдать, то есть
продать, артиста кенгуру или уложить спать -- дело безнадежное
и даже опасное.
Но все-таки я строго спросил:
-- Олег, ты когда-нибудь принимал снотворное?
-- Как всякий порядочный художник, я им даже травился, --
сказал он и уставился на холодильник. -- Титров не будет. Сразу
представляй: Нечерноземье, преддождье, железнодорожный переезд,
шлагбаум закрывается... Первыми подъезжают на мотоцикле без
коляски парень-мелиоратор и девка...
-- Перестань таращиться на холодильник. Бутылка сухого в
вазе с хризантемами. Что, у меня тут своей милиции не бывает?..
Хризантемы выкинь -- уже завяли, воду вылей, бутылку вытряхни
через горлышко вазы. Только осторожно, черт возьми!
-- Зачем выкидывать цветы? Никогда! Мы их потом поставим
обратно... На чем у меня стоп-кадр?
-- Нечерноземье. Преддождье. Шлагбаум. Подъехали на
мотоцикле мелиоратор и девушка.
-- Она доярка-передовик и все время лижет парня в ухо.
Сидит сзади, титьки уперла ему в кожаную куртку и еще в ухо
лижет, в правое... Где штопор?
-- Нет штопора. Сапожник без штиблет и так далее. Возьми
вот консервный нож и пропихни пробку к чертовой матери. И сядь,
бога ради, у меня в глазах двоится. Ну, она его лижет в ухо.
Дальше?
-- Мелиоратор дрожит. И девка дрожит. И мотоцикл дрожит.
Все они дрожат -- от нетерпенья. А лесок уже виден!
Близехонько! За переездом, за шлагбаумом, рядом с дорогой,
симпатичный, уютный лесок. И молодые люди туда стремятся всеми
фибрами, чтобы увидеть огромное небо одно на двоих. Это
мелиоратор доярке твердит: "Подожди, мол, Фекла, сейчас увидим
с тобой огромное небо одно на двух!"
-- Не может она его лизать в ухо, Олег. Прости, но это
невозможно. Они в касках, уши закрыты.
-- Глухое место, не можешь сообразить? Я же сказал:
Не-чер-но-земье! Они без касок. Нет там ГАИ, нет!.. Бр! Какая
гадость! Другого ничего нет? "Тетка! -кричит парень дежурной по
шлагбауму. -- Открой на секунду! Стрелой пронесемся!" Дежурная
-- та еще дура, но все понимает и: "Я те открою! Я те дам
стрелу!.." А поезда нет. Нет -- и все! Нарушает график. Парень
зажигание выключил. Девка его лизать перестала. Тишина-а...
Травами перед дождем пахнет, от рельсов -железным теплом,
ромашки в кюветах, березы у будки, мир в природе... Лошадь едет
с просеки. Ну, не сама едет, а старик на лошади хлысты везет --
длин-н-ные бревна. Телега такая, когда задние колеса на десять
метров от передних. Скрипят колеса, лошадь вздыхает, старик
спит, кнут на шею повесил. Лошадь тоже старая, умная, на шоссе
выехала, телегу вытащила и за мотоциклом стала в очередь на
переезд. И тоже заснула. Тишина-а-а... Только колокольчик чуть
звякает -- это мужик под насыпью козу пасет. Здоровенная коза,
страшная, баба-яга с бородой...
-- Не лакай с такой скоростью! Дорассказать не успеешь.
-- ...Первая капля дождя -- пык! -- и в пыль закаталась,
шариком, но туча вроде краем проходит... Самосвал громыхает.
Огромный БелАЗ или КрАЗ. В кузове-ковше жидкий асфальт,
горячий. Шоферюга, ясное дело, пьян вдребезги, но держится
нормально. В тельняшке, недавно срочную на флоте отслужил.
Высоко сидит, ему во все стороны далеко видно: приволье,
земляника, холмистая русская равнина, дренажные канавы,
овраги... Ну, он мотор глушить не стал, знает: если вырубишь,
больше не заведешь -- аккумулятор у него еще утром сел. Башку
на баранку, и закемарил... Значит, смотри! Слева по ходу
железнодорожная будка, возле, у шлагбаумной кнопки, дежурная
тетка с флажком. Справа мужик козу пасет, коза с бубенчиком --
ботало называется; блеет время от времени: "Бе-бе-бе!.."
-- Да перестань ты, Олег! Бэ -- это овца, а коза -- ме-э!
-- Ну, я всегда знал, что ты коз лучше меня знаешь...
Значит, перед шлагбаумом, который опустился, самым первым в
очереди мотоцикл; парень мелиоратор подножку не опустил, но
мотор выключил и на левую ногу опирается. Девка как сидела,
коленки растопырив, так и сидит -- до того разомлела (от
предчувствий), что если парня из-под ее титек убрать, то она на
бетонку шлепнется и не заметит, что шлепнулась. Потом кобыла
стоит -- вторая в очереди. Кобыла старая, умная, сивка-бурка,
спит, но хвостом махает -- оводы перед дождем самые вредные. За
ее телегой корабельные сосны еще на три метра торчат...
Телефон зазвонил.
Я сонно спрашиваю:
-- Олег, брать трубку или не брать?
-- А это ко мне звонят или к тебе?
-- А я откуда знаю?
Беру трубку. Звонит Старшая кенгуру. Голос не
австралийский, а петербургский, чрезвычайно интеллигентный:
-- Виктор Викторович, простите, решилась побеспокоить так
поздно, потому что у вас свет горит, еще не спите?
-- Нет-нет, пожалуйста, я работаю, не сплю.
-- У вас Алика случайно нет?
Артист отрицательно машет руками и ногами, головой и
бутылкой.
-- Нет его, и не договаривались с ним встречаться нынче...
Если придет?.. Конечно -- в три шеи!.. Не за что! Спокойной
ночи... -- вешаю трубку. -- Олег, ты можешь тише? Чего орешь,
как сидорова коза?
-- Когда это я орал?
-- Да вот только что показывал, как ботало звякает на
козе. И блеял, а на лестнице каждый звук слышно! Что, твои
кенгуру дураки? Кто в три часа ночи на шестом этаже на
Петроградской стороне может блеять? Кто, кроме тебя?
-- Может, ты и прав, ты меня одергивай... Хотя... У тебя
еще есть выпить? Ах, нету... Тогда и терять нечего. Буду
блеять! Понимаешь, без сильного звука финал не выйдет.
-- Бога ради, Олег! Бога ради, не блей!
-- Ерунда все это, мелочи. Смотри дальше. Поезд вне
графика -- выбился, трудяга-бедняга, из сил... Чего это я?
Косею, что ли? У-у-у-у, кенгуру-у-у! Я им дам прикурить завтра!
Тихо! Не шуми! На чем у меня стоп-кадр?
-- Ты остановился на том, что оводы перед дождем самые
вредные.
-- Конечно, самые вредные. Ты и сам должен знать, если
писатель! Ладно. Значит, за сивкой-буркой стоит самосвал с
горячим асфальтом -- на стройке его со встречным планом ждут.
Над кузовом-ковшом синий вонючий дымок, а как на свободу дымок
выползет, так вниз опускается и над дорогой стелется...
"Жигули" подъезжают. Красные, как гребень у петуха, если сквозь
него на солнце смотреть; новенькие -- прямо с завода, еще без
номеров. Останавливаются за самосвалом. В "Жигулях" счастливый
Гурам Асатиани, заведующий аптекой из Батуми, и его племянник
Ладо. Еще там Джавахишвили висит. Гурам, остроумный такой
аптекарь, анекдоты племяннику всю дорогу рассказывает, один по
Нечерноземью ехать боялся... Пристроился за самосвалом, в
котором спит пьяный шоферюга. "Слушай, Ладо, -- говорит Гурам,
-- знаешь, как Шалва Порчидзе в гости к Отару Гогуа и его жене
Нателле ночевать пришел? Не знаешь? А что ты знаешь?" -- "Шалва
и Отар -- друзья Нани Брегвадзе, она свое сердце совсем музыке
отдала -- вот что я знаю!" -- это Ладо дяде отвечает. "Они и
между собой друзья, -- говорит Гурам Асатиани. -- Шалва пришел
к Отару в гости. У Отара бочка икры на столе. "Кушай, дорогой!"
-- говорит Отар. Потом говорит: "Кацо, хватит, пожалуйста,
разве можно икру ложками кушать? Давай спать будем, а икру я в
холодильник уберу, утром ее опять кушать будем!" Ну, уложил
гостя к стенке, Нателлу в серединку, сам на краю лег, утром
проснулся -- и в туалет побежал: привычка у Отара Гогуа такая,
знаешь? Шалва сразу ногу на Нателлу закинул. Она говорит: "Ах,
не успеешь!" Шалва спрашивает: "Думаешь, не успею?" Нателла
говорит: "Ах, попробуй!" Шалва через нее перелез и -- в
холодильник -- икру кушать..."
А шлагбаум все закрыт и поезда нет. Мужик, который с
козой, тащит ее к переезду, интересуется у дежурной:
"Ильинишна, поезд-то когда буде аль вовсе не буде?" -- "А я
почем знаю! Кажись, припозднился! Теперь минут через пятнадцать
буде -- не ране!" -- "Чаво ж ты народ-то мытаришь?" -- "А пущай
они еще посплят чуток!"
Парень-мелиоратор уже дежурную на слезу готов взять:
"Ильинишна, мать ты моя разлюбезная, открой на полпальца
щелочку!" Та, ясное дело: "Не положено!" А сама в горстку
хихикает, на коленки девке-доярке показывает: "Бесстыжая! Я вам
покажу щелочку". Мужик тоже на коленки уставился, папиросы
достал, спички, а не прикурить никак -- коза мешает, дергается,
сопротивляется, с разбега боднуть норовит; на травку ей охота
обратно под насыпь. Мужик обозлился, привязывает козу-бабу-ягу
к шлагбауму, рассуждает: "Теперь дергайся, сколь душе угодно,
дура ты, Манька, дура, ну, чо дергаться-то? Постой
по-человечьи, глаза твои бесстыжие! Чего вылуплять-то их!
Белого света не видела, ведьма?!"
А шоферюге в самосвале сон снится, что ему в Ялту, в
санаторий "Красный партизан" бесплатную путевку дали...
Тишина... Мир, покой, над дальним полем солнечный луч пробился,
березки у будки... Вдруг: чух-чух! Рельсы гу-у, гу-у, гу-у!
Поезд!..
-- Сядь и не гуди, ради всего святого! Кому сказано?!
-- Т-с! Поезда еще не видно, а только звук. Ну, мелиоратор
сразу мотор запустил и газанул от нетерпения на холостых
оборотах. Мотоцикл -- уу-выжж-шах!!! Из глушителя сивке-бурке в
нос струя газа -- жжах! Сивка со сна как шарахнет от мотоцикла
взад! Хомут-то на голову, оглобли -- в тучу, дед с хлыстов --
кувырк в кювет, корабельные сосны в самосвал -- бух! Шоферюга
врубает заднюю -- и на "Жигуленка"! Тот как раз под кузовом
поместился, тягу порвал какую-то, ковш с горячим асфальтом на
счастливого аптекаря и племянника опрокинулся -- тонн пять.
Ладо спрашивает у Гурама Асатиани: "Гамараджоба, дорогой, куда
мы приехали? Почему темно так? Не знаешь? А что ты знаешь?"
Гурам говорит: "Мы не приехали, мы куда-то упали -- вот что я
знаю, дурак набитый!.." Кошмар! Святых выноси! Т-с! Тихо! Поезд
мимо проносится -- гул, лязг, там-тарарам -- ничего не слышно!
-- ни того, как дед из кювета орет, как сивка брыкается, как
шоферюга матюгается... Поезд, конечно, международный, "Париж --
Москва": стекла блестят, занавески развеваются, Володька
Высоцкий в вагоне-ресторане Гамлета разучивает: "Быть или не
быть?.." Мужик от козы к самосвалу бежит, кулаками трясет,
шоферюга из кабины выскочил, за пьяную голову схватился -- на
такой-то случай везде ГАИ найдется: проверять повезут, гады!
Сто двадцать тонн горячего асфальта на новенькие "Жигули"
вылить! А тетка-дежурная все внимание на поезд -- службу
правит. Последний вагон отвихлял, она -- палец на кнопку,
флажок в чехол. Чуть шлагбаум приподнялся, парень с девкой --
фьють! -- к желанному перелеску; девка-доярка еще на прощанье
тетке язык показала, красный, как "Жигули".
Умчался мотоцикл. И -- тишина. Сивка старая, умная,
успокоилась быстро, уже с телегой поперек шоссе стоит. На
самосвале мотор заглох навеки. Дед из кювета вылез, кнут ищет.
Ну, Гурам и Ладо из-под горячей кучи на гудок давят, сос
подают, но только их совсем не слышно. Тишина... И вдруг:
"Бе-е! Бе-э-э! Б-э-эа!" Это шлагбаум бабу-ягу на веревке за
рога в небеса поднимает, а она, ведьма, орет на страшной
высоте, раскачивается там...
Звонок в квартиру. Прячу пальто артиста под свое на
вешалке, открываю. Обе кенгуру на пороге.
-- Простите, нам показалось... Алик у вас?
-- Откуда вы взяли? Я работаю...
-- Ну, а вот только сейчас тут паровоз шел, поезд, "бе-а!"
-- это кто?
-- Когда пишешь, черт знает какие иногда звуки издаешь,
чтобы подобрать буквальное, адекватное выражение чему-нибудь
нечленовыразительному... поверьте... это бывает очень сложно...
попробуйте сами...
-- А можно к вам на минутку?
Уже обе просочились. Старшая в кабинете шурует. Младшая
свой нос в туалет, в кухню, в стенной шкаф. Нет никого! Обе --
и Старшая и Младшая -- в спальню, а там, кроме материнской
иконы, да низкой тахты, да рулона карт, никаких укрытий.
Младшая все-таки и под тахту заглянула. Нет артиста! У меня
тоже начинают глаза на лоб вылезать: куда он делся? Ноябрь
месяц, окна и дверь на балкон забиты, заклеены, форточки
малюсенькие...
-- Бога ради, простите, нам показалось...
-- Нет-нет, ничего, я вас понимаю, пожалуйста, заходите...
Выкатились.
Почему-то на цыпочках обхожу квартиру. Жутко делается. Нет
артиста! Примерещилось? Но вот пустая бутылка стоит, а я не
пил! Или, может, это я пил? Но откуда я на переезде очутился:
шлагбаум, коза, дождь собирается, Нечерноземье... Вдруг
какой-то странный трубно-сдавленный голос:
-- У дверей послушал? Сумчатые совсем ускакали?
Черт! Артист в морскую карту каким-то чудом завернулся и
стоит в рулоне в углу за шкафом.
-- Совсем? -- переспрашивает. -- Тогда, пожалуйста, будь
друг, положи меня горизонтально: иначе из этого твоего Тихого
океана самому не вылезти...

Плохо, когда долго не находишь прототипу имени.
Бывает, и опоздаешь. Нету уже на свете прототипа. Смешки,
вроде бы, теперь уже и не к месту.
К месту. Анекдот -- у кого-то я это читал -- кирпич
русской литературы.
Заканчиваю словами из письма жены Олега:
"Осиротевший наш родной сосед! Я помню, как в твою
незапертую дверь он приходил на ваш мужской совет. Душа его
бывает и теперь с тобой. Открыта ей к тебе дорога. Ты передай,
что я люблю его, как души любят бога. Найди слова -- я их
теперь не знаю, всегда любившая его как женщина земная".
Лучших слов ни я, ни кто другой не найдет.
А Олег ко мне приходит.

Историю про козу Юрий Никулин рассказывал. Хотя не похоже, что в рассказе имеют в виду его.

У Конецкого есть смешные морские рассказы.

Олег Даль называл свою последнюю жену Елизавету Апраксину и её мать - сумчатые. и в соседях у него жил писатель.

а мне мои рассказы нравятся...

SvinkerSuper
а мне мои рассказы нравятся... Вот и славненько. Хоть кому-то они нравятся ;-)

фаншетта
Ясно, спасибо.

У Станислава Лема очень хорошие рассказы. "Крыса в лабиринте", например.

Да, верно. Олег Даль.

Между прочим, первый рассказ, который мне понравился. Может, я до сих пор читал вообще не то?

Вдохновившись эпизодом сирены улисса и цитатами от альфреда хичкока
я хочу летать! я хочу летать! я хочу лететь к солнцу! к звездам!
сначала доешь яичницу, сказала ему жена,
я написал рассказ, написанный с похмелья под написанную депеш модом спэниш тэстер,
за пять минут до не написанной первой сигареты.
он называется на балконе. в нем сто семьдясет шесть слов.
там парень, который женился два дня назад, прыгает с балкона,
потому что новоиспеченная жена не приготовила ему наутро его любимую яичницу.
и он, понятное дело, решил, это - судьба. и пошел на балкон.
предварительно он, конечно, выпил. для храбрости. шампанского, пятьсот грамм.
осталось со свадьбы. кое-кто не пришел. и вот. встал на перила, посмотрел на восток,
всплакнул, сказал нахвсе, шагнул вперед. а она, кидая первое яйцо на сковороду,
посмотрела в окно, на балкон. и не удивилась. у него не все дома. и у нее, кстати.
в общем, жили они на первом этаже. развелись через полгода.
вот, что он подумал, прыгая вниз:

Жажда жизни – жалкое желание жертвы.
Жестокость жеманных желез. Жадные жабры желудка железного жидкого жителя жизни. Жижа, жонглирующая жабами. Жуткий желоб жвачного животного, жаркорвущего.
Жизненка.
Жажда жалости живодерной жертвы живописной живьем. Жезл жадного жесткого жала, жалящего живот. Жгучая жилка жизни жидкого желания.
Желтая жара.
Жалобный желтокрылый жабообразный жираф, живущий жиром. Жесть, жесть жеста желательной женщины, жены. Женокухня, женостекло. Журчание жужжащей живосмертной жидкости, жесткосердной жены.
Жердь жителя жизни, жетон жизнелюбца, жалые жмурки жребия.
Жаба, железная жаба.
Желтощекий жених, жирник, живоспасенный живьем. Живой жеребец. Жесткохрабрый жулик, жонглер жалкими жабами, жрец жизнепонимания живительного жанра, желток жизнесмерти. Жалкое женоподобие, жирнохвостый жердец.
Жадюга.
Жалослезы, жгучие жалослезы, желтоземные желчные журчащие жалослезы. Жерло животного жребия жизнестремления. Жаворонки жалящей жемчужины желудка. Жгут жестроведливости, жирный, жирный жилистый жгут. Жук желания жить.
Жезглое жеманство желез.
Жиклый женовист, живучий, ждущий. Железный жилет жалости жизни. Живорыбный живоглот, жженый жестью жены. Жертвожижа жирожокея.
Жрать – жить.
Жмотская жница. Жупел живосмертной жидкости жесткокрылой жабы, жующей женской жены. Жирное желе жадности. Жадное желе жира. Жница, жмотская жадная жница.
Желваками желтея, жаркой жердью, женоликим жухлым жирафом жиганул жизнью.
Жажда – жалкое желание желторотой жертвы.
Жаль.

Что скажете, друзья?

Alexander Fluke
Извини, конечно, но то, что содержание твоего рассказа нужно излагать в авторском предисловии - я думаю, это о чем-то говорит. Конечно, не всякий удалой молодец нароет столько слов на букву Ж - тут твоя удаль несомненна... Не суть столь важно то, что словосочетания "Жердь жителя жизни, жетон жизнелюбца", хоть и могут фонетически составить гордость всякого красиворечивого скальда, мало что означают, а "жженый жестью", пожалуй, даже скальду чести не сделает - сразу почему-то вспоминается "жесткая морда" "жестокого к золоту" ярла, к конфузу своему воспетого Снорри Стурлусоном... Не горит, вроде, жесть... Однако, сказать "желтый жук", "желтая жужжелица" или "железная жужжелица" - уже не так звучит, правда? А вот "жженая жесть" - это да, это звучит гордо! И кого, в семом-то деле, колышит, что жесть не горит в общем случае, а молодожены в общем случае не прыгают с балкона первого этажа из-за яичницы...

Melenis the Haarvenu
Конечно. Но замечу, все-таки "жженый жестью", не "жженая жесть". Горит-не горит, не важно.
Обжечься можно, правда?
В общем-то, я ничего не редактировал. Потратил 10 м.
Торкнуло - и я записал. Бред, конечно.

Изменено: Alexander Fluke, 28-07-2003 в 15:00

Небо такое красивое. Самое настоящее летнее небо. На нём ни облачка, и от этого оно кажется чуть-чуть не настоящим. Слишком уж редко такое бывает. Но сегодня, видимо, именно такой день. И завтра, наверное, будет то же самое. Если завтра наступит.

Жара... Самая настоящая летняя жара, навевающая, хотя нет ни малейшего дуновения ветерка, такую лень, что даже неохота ползти в тенёк, скрыватьсятам от палящего солнца. Впрочем, я солнца всё равно не вижу и вряд ли когда-нибудь увижу. Нашу территорию окружают металлические стены неведомых мне одноэтажных зданий, покрашенных в синий или светло-зелёный цвета, и именно за ними всегда прячется солнце. Кстати, насчёт этих зданий: если ещё принять во внимание, что краска на стенах кое-где пошла пузырями и из-под неё выглядывают пятна ржавчины, то становится ясно, что это самый натуральный кусочек Советского Союза. Только там такое любили строить на берегах рек или озёр, больше такого не встретишь нигде -- эти покатые крыши из листового железа, уложенного на манер черепицы, металлические фермы над водой, по которым не слишком приятно ходить босиком... Наконец, безоблачное небо, глубокое, как глаза девушки моей мечты и безветренная жара, когда лежишь в тени около бассейна и ни о чём не думаешь. Пастораль.

А бассейн красив, красив. Вряд ли такой ещё где встретишь. Вода кристально чистая, по крайней мере, у поверхности, поэтому металлические ступеньки, по которым надо спускаться, видны в малейших подробностях. На них я и смотрел, лежа на боку. А дальше, внизу, у дна -- чёрная взвесь, напоминающая о непроглядном мраке ночи, в которой тут нет надобности. Перед тем как вступить в неё, из спинного мозга в головной, как иголочкой, кольнёт подлая мыслишка. Страх. Даже я не могу от него избавиться, даже мне на долю секунды может показаться, что стоит вступить на дно, когда нога скроется в этой чёрной грязи, как её обязательно кто-нибудь укусит. И пусть даже в следующий миг это вызывает хохот и презрительную усмешку...

Где-то там мои друзья. Мы знакомы давно, всю жизнь. Правда, я так и не удосужился узнать их имена. А может, знал, но просто забыл... Такое тоже может быть. Слишком многое забывается. Но вот то, что забыть очень хотелось бы... Так, наверное, и должно быть. Подсознание смеётся над сознанием, а то бессильно. Сам себя не победишь, не переборешь.

Послышались шаги. Кто-то шёл по металлическому переходу, и я почувствовал дрожь металла под щекой. Лениво встав, я потянулся. Из тёмного дверного прохода вышли двое загорелых мальчишек в одних плавках, как и я, как будто только что явились с пляжа. Или собрались на него. Моих друзей, оказывается, тоже заинтересовали шаги незнакомцев... Хотя нет, не незнакомцев. Незнакомок, конечно же.

А вот и они. Мокрые, вызывающе улыбающиеся. Весёлые глаза. Тоже трое, как и нас. В плавках и лифчиках. Хотя нет, одна, кажется, была в купальнике. Но я это увидел краем глаза и не обратил внимания. Ещё бы. Такой красоты я никогда... А, впрочем, неважно. Это в её глазах было небо. Только её глаза были глубже, в них чувствовалась более тёмная синева. И среди прыгавших искорок счастья и веселья, красоты и вызова было что-то ещё. Страх? Горечь? Тоска? Я не понял. Мне только захотелось погладить её светлые волосы, обнять... Но надо было пока просто стоять и смотреть. Благо, что грусть скрывать не запрещалось. И восхищение красотой тоже, но это я уже сам предпочёл скрыть. Буду восхищаться молча, благо есть чем. И зелёный цвет ей очень идёт.

Всё было понятно без слов. Трое мальчишек, трое девчонок, из свидетелей -- лишь небо, а оно как немая совесть: всё помнит, но молчит. В любом случае, тянуть резину не было смысла. Два моих товарища с её подругами куда-то исчезли, а она медленным шагом подошла к бассейну, в который я спустился. Я смотрел на неё снизу вверх и надеялся, что по моему лицу невозможно ничего прочитать. Это было бы просто великолепно. А на её лице, в её глазах веселье и вызов мгновенно пропали вместе с подругами. Нет, она не красовалась перед ними, не бравировала. Скорее, успокаивала себя. Я читал её взгляд, как книгу. Но половина книги была написана на незнакомом мне языке. Там была усталость и ещё что-то, отражение чего я заметил ещё в самом начале. Странно. Я, конечно, не считаю себя великим знатоком человеческой природы, но это меня смутило.

Я подал ей руку, не для того, чтоб помочь спуститься, это она смогла бы сделать и без меня, а для... Нет, не смогу объяснить, не хватает слов. Она спустилась, немного опираясь на мою ладонь и я ощутил себя персонажем романтического фильма или пьесы. Восемнадцатый век, герцогини, хорошие манеры и так далее... Хотя уже через миг об этом забыл. Куда там трагедиям и драмам в сравнении с реальностью!

Мы даже не перемолвились ни словом. Она молча легла на пологие ступеньки, так что всё её туловище было под водой, кроме головы. Она, кажется, даже чуть улыбнулась, как бы подбадривая меня, но мне не хочется в это верить. Я лёг сверху, когда она раздвинула ноги. Наши лица оказались в каких-то двух-трёх сантиметрах друг от друга, я с лёгкостью мог бы поцеловать её, но что-то удержало меня от этого. Наши горячие тела прильнули друг к другу в всегда холодной воде бассейна и я почувствовал, как мой поднявшийся член упёрся в её промежность. Их разделяли всего лишь две тонкие полоски ткани. Но думать об этом у меня не было времени: в следующее мгновение я погрузил её голову под воду. Как я и думал, через некоторое время она начала биться у меня в руках, пытаясь вырваться, чтоб вдохнуть хоть немного спасительного воздуха. Всё это время я смотрел в её расширившиеся глаза и никак не мог понять состояние её души. Её рот раскрывался, выпуская пузыри воздуха, как будто она силилась мне что-то сказать. Но я держал её крепко.

Наконец, она затихла, её глаза застыли, уставившись в одну точку, а руки бессильно упали в воду. Подняв её из воды положив на ступеньку повыше, я привстал и наши взгляды снова встретились -- живой и мёртвый. Рука, которой я хотел опустить ей веки, замерла на полпути. Мир смазался пеленой слёз. Я потащил было её тело наверх по ступеням, но выпустил из ослабевших рук, упал рядом на колени и завыл.

Потому что в её взгляде была любовь.

Эх,
Когда то в желтой дали, пермешанной с непонятными запахами сырости и непрятной скрежетной оскоминкой крови, проходили вальяжно и неразборчиво пузатые облака....Они недвижимо пожимали плечами и еле вздрагивали от неприкаянной тоски по неразрывности с плоским удушливо скользким небом....Этим нерасклеянным глыбам невозможно было и даже подумать о легкой свежести земного лавеласного ветерка, о прелестях платьецев с подольчиками в окаймлениях прозрачных любовных намеков, о ...о том как сладок миг ...и горек век...о....эх, да не надо пусть всё останется так...а что ждёт?-
А ждет летний дождь и гроза...где океаном несбыточных чувств и стеснённых страстей растекутся бриллиантовые ручьи внекуда и внекому...

А мой любимвый рассказ у Кафки "Превращение"....

АкулаНюся А мой любимвый рассказ у Кафки "Превращение".... Ты моя зая... осилила-таки?

Adramelek
Хе-хе. Сам написал? Как называется?


Ребята, почему бы, действительно, не писать в эту тему свои рассказы?
Я понимаю, у многих дневники, там тако-ое, господи боже, но...
У многих нет дневников. У меня, например .
Пишите рассказы, тысяча слов, как у Adramelek'а, вполне нормальный объем
для выражения какой-нибудь идеи (идейки).
А?

К примеру, вот мой рассказ, полугодичной давности. Памяти Шукшина.

Братья

Вовка Бычков, начинающий сторож деревенской школы, проснувшись среди жаркой ночи, захотел в туалет.
По-большому, если уж быть точным. Любил он это дело. Забудет, бывало, на подоконнике сборник рассказов Чехова
и прет назад, кряхтит от удовольствия. А еще был случай, так долго засиделся, что с трудом осознал – второй раз
идти уже и не стоит.
Но мы отвлеклись.
Лежит Вовка в кровати, невдалеке от жены, ерзает пальцами ног и думает – надо. И только размечтался, как голос
из-за окна говорит ему хрипло:
- Слышишь, Володя, а Надька-то тебе не даст.
Вовка оторопел, как так, не даст? Какого рожна? Но секундой позже глядь в окно – никого.
Ба-а, мыслит, вот и белка. Зря он на ночь-то. Просыпается, голос слышит. Нехорошо.
- Слышишь? - повторил голос.
- Слышу, - ответил Вовка.
- Так-то, - печально сказал голос.
Вовка набрался храбрости и осторожно спросил:
- Ты, в мать, че за хрен?
- Сосед твой напротив, Илюха Семенов. Не спится мне.
Вовку отпустило и он с легкой душой перекрестился.
- И мне, - сказал Вовка, посмотрел вниз.
На лавочке, вытянув грабли, сидел Илюха Семенов, сосед напротив. Худой, косматый, в джинсах.
– Щас слезу, - сказал Вовка и ухватился за ставни.
- Слазий.
Вовка явился миру в застиранной ночной рубашке до колен.
- Ты чего? – спросил Вовка косматую голову и сел рядом.
- Не спится мне, - повторил Илюха, - не наблюдаю сон.
Потом соседи смотрели на звезды и говорили душевный разговор.
- Не спится мне, - говорил Илюха.
- И мне, - отвечал Вовка, закинув руки за голову.
- Ты намедни?
- Чутка, - соврал Вовка, поджав губы.
Илюха устремил взгляд за крыши домов. Вовка погладил живот. Надо бы, подумал он. Семенов вдруг сказал:
- Володя, а мы ведь братья с тобой.
- Как?
- Натурально, братья.
- Ну-у, - удивлялся Вовка. – Мы ажно в разных классах учились.
- Поясняю. Мы единые во всей деревне хорошее чтиво читаем, так?
- Не единые, - сказал всезнающий Вовка. - Учительница хорошее читает, целыми романами.
- Читает, - согласился Илюха, - но она ж нам не брат.
- Ладно, - сказал Вовка, похлопывая шею – комары.
Братья помолчали.
- У тебя есть какое-нить чтиво? – спросил Илюха. – А то чую я какую-то мерзкую пустоту в душе.
- Есть.
- Какое?
- Чехов есть, - отвечал Вовка, рассматривая на ладони темные пятна.
- А еще?
- Сборник рассказов.
- Чехова не знаю, - сказал Илюха. - Придется брать рассказы.
- Время покажет, - ответил дальновидный Вовка, вытер о рубашку руки, посмотрел вверх. Надо бы, подумал он.
С неба сорвалась звездочка, сверкнула, исчезла. От прикосновения к космической тайне, Вовка вздрогнул.
- Семенов, - сказал он важно, - у тебя есть желание?
- Какое? – спросил Илюха и в голосе его булькнула капелька надежды.
- Любое.
- Любого нет, - грустно сказал Илюха, - но, если есть, буду.
- Щас, - сказал Вовка, вскочил и полез обратно в дом. В темноте кровати, у стенки, сверкнули строгие глаза.
- Ты где был, окаянный, - зашептала жена Вовки, - где ты лазиел, сволочь!
- Тыц, - сказал Вовка, - не шипи.
Он пробрался до кухни, шурша рубахой, достал из заначки первача на дне и стакан.
- Ты куда собрался, упийца, - возопила испуганно жена, вращая глазами, наблюдая крадущийся призрак Вовки.
- Читать, - сказал по-спартански Вовка и по-спартански прыгнул в окно. – Ща буду.
- Хмырь, - услышал он вслед, - взад не пущу.
Илюха Семенов, подобравши ноги, терпеливо ждал. Вовка сел на успевшее остыть место и плеснул в стакан остатки книги.
- За звездный час, - сказал он и выпил половину.
Подал Илюхе.
- За братство, - сказал Илюха и, запрокинув голову, опрокинул стакан. Застыл, поймал губами последние капли, сглотнул.
– Э-эхма, - сказал он, возвращая довольное лицо.
Вовка Бычков заулыбался.
- Ладно, брат, - сказал Илюха, - пойду я. Наблюдать сны.
- Ладно, - кивнул Вовка. – Иди, будь здоров.
Илюха Семенов поднялся и на глазах у Вовки коснулся звездного неба косматой головой.
- Пойду я, Володя. Спать.
- Иди, - сказал Вовка и тоже встал.
- За Надьку-то не обессудь. Это я по-братски.
- Иди, иди.
Илюха ушел. Вовка постучал стаканом в окно и сказал:
- Это я.
Чуть позже он прижимался к горячему телу жены и думал: «Как же, не даст. Вот она, рядышком. Как же не даст-то?
Смешной ты, Семенов, человек».
А через полчаса забылся счастливым литературным сном.
Вот и все.
Вы спросите, причем здесь туалет? Как вам сказать…



----------------

Ну, критика есть? Хачу криттику.

Alexander Fluke Хе-хе. Сам написал? Это я сон свой описал.

Как называется? Назвал по совету одного сетевого знакомого "Пастораль".

Самый лучший рассказ,который я читал-"Последний дюйм". Ещё есть такой фильм советский, но он не дотягивает.

rakand
Ещё есть такой фильм советский, но он не дотягивает.
Согласен, фильм не дотягивает. Уж очень в нем видно было демонстративное желание показать этот самый звериный оскал капитализма, то бишь индививидуализм в чистом виде...
НО! Какая там песня!!!

"Какое мне дело до всех до вас?!...
А вам - до меня..."

Одно из сильнейших воспоминаний детства... И фильм запомнился, в основном этим потрясным эпизодом: Когда 10-летний пацан, надрываясь, тащит через песчаный пляж к самолету изуродованного акулами отца, а над всей этой безнадегой гремит:

"Земля трещит, как пустой орех,
Как щепка трещит броня...
А Джонни вновь разбирает смех:
Какое мне дело до вас до всех?!
А вам - до меня..."

И ведь смотрел фильм первый раз - когда самому было лет 10. А вот песня - запомнилась сразу и навсегда...
Эх, ностальгия...

Рассказы Довлатова Сергея нравятся.

Ихх, камрады, а почитайте Карела Чапека. "Рассказы из одного кармана", "Рассказы из другого кармана", и другие.... Чесс, слово не пожалеете.....